КРУШЕНИЕ КАНТОКУЭНА | ПОВЕСТЬ О СОВЕТСКО-ЯПОНСКОЙ ВОЙНЕ

Вступление

писатель-баталист,
ветеран Великой Отечественной войны.

Юным читателям хорошо известны книги Андрея Жарикова. Это — «Сказание о суворовцах», «Максимкин орден», «Главный маршал», «Орден отца», «В землянках не гасли светильники», «Сквозь пламя», «Солдатское сердце» и много других повестей и рассказов. Все они о войне, о Советской Армии и её полководцах, о героизме молодых воинов, о судьбах детей во время войны. И эта тема не случайна в творчестве писателя, она органически связана с его жизненным путём. Сын чапаевца, Андрей с детства мечтал о военной службе. Комсомольский вожак в школе, он в 10-м классе был принят кандидатом в члены партии, едва ему минуло 18 лет. Редко кто из сверстников А. Жарикова был удостоен такого высокого доверия. После школы — артиллерийское училище, которое он окончил за несколько дней до начала войны. Свой партийный билет получал в 1941 году, уходя на фронт. Пять боевых орденов, медали, два ранения говорят о тяжёлых днях войны.
После войны — опять учёба. Две военные академии окончил Андрей Дмитриевич. Служил в Генеральном штабе, на полигонах, в ракетных войсках, работал в институте военной истории.
В 55 лет полковник А. Жариков ушёл в запас. Ещё на фронте, в часы затишья, он писал стихи, рассказы для детей. Хотелось рассказать им о войне, научить их любить, ценить и беречь мир.

Текст статьи

Однажды мы встретились с Андреем Дмитриевичем в Доме литераторов. Писателю была присуждена литературная премия имени А. Фадеева, за повесть «Солдатское сердце». Заговорили о творческих планах. Андрей Дмитриевич задумал тогда писать повесть, посвящённую последнему этапу Второй мировой войны — разгрому Квантунской армии. Писатель был участником этой операции. Мне же довелось работать в Маньчжурии в тридцатые годы, когда Япония только создавала эту армию, сооружала плацдарм против Советского Союза, Монголии, Кореи и Китая. Я была свидетелем розыгрыша японского сценария по захвату северо-восточной части Китая — Маньчжурии, сценария, который с вариациями много раз использовался и применяется в наши дни империалистическими державами.

Зоя Воскресенская, советская разведчица и детская писательница. Лауреат Государственной премии СССР. Полковник. Почётный гражданин Тульской области Зоя Воскресенская, советская разведчица и детская писательница. Лауреат Государственной премии СССР. Полковник. Почётный гражданин Тульской области

Я жила и работала в Харбине в аппарате торгового представительства СССР. В Харбине в те времена жило много русских. Город был средоточием различных белогвардейских организаций, созданных из остатков колчаковской и других белых армий. В 1930-1931 годах в Харбине появлялось все больше молодых японцев с военной выправкой, хотя и в штатской одежде. Прибывали они без семей. У японской военной миссии сновало множество автомобилей, окна в здании миссии светились все ночи. В городе открылось много новых японских лавочек, магазинов, в которых продавались товары домашнего обихода, одежда, обувь, фотоаппараты.

В Мукдене, Чанчуне, Цицикаре, Харбине и других городах строились японские казармы, которые назывались общежитиями. И непосвящённому было ясно, что японцы готовят военную операцию по захвату Маньчжурии с её тридцатимиллионным населением. Но для военного вторжения и захвата нужен был предлог. И вот в прояпонских газетах появилось сообщение, что на Малом Хингане был обнаружен труп японца, сожжённого на костре. По каким признакам распознали японцы в нем своего соотечественника, остаётся тайной. Вслед за этим на границе с Монголией был убит японский офицер разведки, выдававший себя за агронома. Японцы спровоцировали вблизи Чаньчуня столкновение между китайскими крестьянами и корейскими поселенцами, а затем организовали в Корее китайские погромы, в которых было убито и ранено более 500 китайцев. Началась дикая антикитайская пропаганда в самой Японии и среди японской колонии в Маньчжурии. Затем санитарные китайские кордоны обнаружили крыс, заражённых чумными блохами. Поднялась паника среди китайского населения, подогреваемая геббельсовским изобретением — «пропагандой шёпотом». В 1911 и 1921 годах в Маньчжурии была чумная эпидемия. Эта страшная черная смерть навещала Китай и раньше, а в прошлые века была чудовищным бедствием. В сентябре 1931 года был разыгран последний эпизод сценария. Невдалеке от Мукдена на Южно-маньчжурской железной дороге, принадлежавшей японцам, был обнаружен разрушенный участок пути. Японцы, разумеется, обвинили в этой диверсии китайцев и провозгласили: «Чаша терпения иссякла — мы вынуждены защищать своих сограждан в Китае, их жизнь и имущество». В ночь на 19 сентября японцы начали военные действия и 19-го утром вступили в столицу Маньчжурии Мукден, захватив крупнейший в Китае арсенал, артиллерийский завод и аэродром с 200 самолётами.
Гоминьдановское командование фактически без сопротивления сдавало города. Но китайский народ поднялся против агрессора. Под руководством коммунистов создавались партизанские отряды. В Харбин японцы вступали парадным маршем. Я случайно в это время с моим маленьким сыном оказалась на улице. Огромная толпа белогвардейцев с царскими флагами, иконами, с хлебом-солью встречала японскую армию-«освободительницу». Вдруг с боковых улиц раздались выстрелы. Все смешалось. Меня с сыном столкнули в оконный выем полуподвала. Выбравшись, подошли к нашему одноэтажному домику. Едва вошли в дом, как по крыше загрохотала шрапнель. Наш домработник китаец Миша (женской прислуги в Китае в то время не было) схватил моего сына и спрятался с ним в тёмном чулане, прикрыв его своим телом. На следующий день, идя на работу, я увидела жуткую картину: на толстых стволах ив были привязаны три или четыре китайца примерно на высоте метра от земли. Это были китайские коммунисты, партизаны, захваченные японцами и обречённые на медленную смерть от голода и страшных мучений. По тротуару прохаживался вооружённый японский солдат. Японский часовой следил за тем, чтобы к ним никто не подходил близко.
Через несколько дней газеты известили, что верховным правителем Маньчжурии назначен Пу И — свергнутый с маньчжурского престола в 1912 году последний из маньчжурской династии Цин, которая правила Маньчжурией немногим меньше, чем дом Романовых в России. С 1912 года Пу И находился на службе японской разведки, а в 1932 году был провозглашён императором отторгнутой от Китая его северо-восточной части, получившей название Маньчжоу-Го. На заборах, афишных тумбах, в фойе кино и театров, в общественных местах были развешаны большие портреты Пу И. Утром портреты свисали клочьями, а иероглифы Пу И были заменены иероглифами пу-яо (не надо!).
В Харбине оживилась деятельность белогвардейских организаций. Бывшие генералы, полковники, служившие швейцарами и официантами в гостиницах, шофёрами, вытаскивали из нафталина свои мундиры, чистили царские ордена и кресты, готовились к походу против Советского Союза, предлагали помощь японской военщине в выполнении их давнего замысла по захвату Сибири и Приморья. Атаман Семенов, злейший враг Советского Союза, в годы Гражданской войны сформировав так называемое Забайкальское контрреволюционное правительство, восстановил дореволюционные порядки, вернул земли, фабрики и заводы их владельцам, создал одиннадцать застенков смерти, и только на станции Андриановке им было расстреляно 1600 человек. Тысячи коммунистов, партизан были зверски замучены в этих застенках. Атаман Семенов выезжал по утрам своего нового коня, полученного в дар от своих хозяев японцев, «император» Пу И лихо разъезжал на новеньком американском «линкольне» и однажды в пьяном состоянии под дикий хохот свиты разбил витрину и въехал в магазин, покалечив несколько человек.
Атаман Семенов, служивший верой и правдой японской разведке, должен был разделаться с советской колонией. Заговор Семенова был своевременно раскрыт, а советские женщины с детьми были эвакуированы из Маньчжурии в Советский Союз. Сам Семенов не избежал справедливого возмездия. В 1945 году, в ходе боев против Квантунской армии, он был пленён Красной Армией и по приговору Военной коллегии Верховного суда повешен.
Захватив Маньчжурию, Япония «прибрала к рукам» богатейший район Китая, где добывалась одна треть всей железной руды, более половины золота, 93 процента нефти, территорию, в несколько раз превышавшую территорию Японии, край, богатый лесами, пушниной, высокими урожаями зерновых и бобовых культур. Япония немедленно стала сооружать в районах, близлежащих к Советскому Союзу, шоссейные и железные дороги, мосты, аэродромы, заводы по производству разных видов оружия, отравляющих веществ, казармы, в которых размещались все новые пополнения из вышколенных, отобранных солдат. Маньчжурия превращалась в плацдарм для захвата советских территорий Монголии и остального Китая, хотя все это проводилось под предлогом «защиты» «независимого» государства Маньчжоу-Го японскими войсками.
Начались бесчисленные провокации на советской границе. Япония подписала с фашистской Германией в ноябре 1936 года так называемый «Антикоминтерновский пакт». В планы японской военщины входил захват всего Китая, Монголии, затем вторжение в Советский Союз. Фашистская Германия и милитаристская Япония рассчитывали на мировое господство, а границей между двумя сверхдержавами они определили Уральский хребет. Летом 1938 года японцы внезапно вторглись на территорию СССР в районе высот Безымянной и Заозёрной и захватили их. Тринадцать дней шли ожесточённые бои, советские войска под командованием маршала В. К. Блюхера очистили от самураев захваченные территории, и японское правительство запросило прекратить боевые действия. Летом 1939 года японские войска вторглись в Монгольскую Народную Республику в районе реки Халхин-Гол. Советские войска, находившиеся в Монголии по договору о взаимной помощи, совместно с монгольскими воинскими частями вели бои с противником с мая по сентябрь под командованием комкора Г. К. Жукова. Японцы потерпели поражение и понесли большие потери. Это серьёзное поражение японской военщины охладило их воинственный пыл, и они воздержались от выступления против СССР в годы Великой Отечественной войны. Но Япония держала у наших дальневосточных границ отлично обученную и хорошо оснащённую миллионную армию и тем самым вынуждала советское командование иметь наготове у дальневосточных границ значительные силы, не имея возможности использовать их на западе против гитлеровских армий.
После поражения фашистской Германии и её сателлитов угроза на Востоке сохранилась. И не только Советскому Союзу, но и Китаю, Корее. США и Великобритания — союзники Советского Союза в войне против фашистской Германии — не раз ставили вопрос о вступлении СССР в войну с Японией. Советский Союз решил уничтожить реальную военную мощь Японии — Квантунскую армию — и освободить северо-восточную часть Китая, Ляодунского полуострова и Кореи. Советские Вооружённые Силы вместе с войсками Монгольской Народной Республики имели превосходство в численности. Но не одной численностью, а военным искусством удалось в короткий срок разгромить и вынудить капитулировать армию в миллион триста двадцать тысяч человек.
О том, как готовилась и проходила эта историческая и ошеломляющая своей стремительностью и масштабностью военная кампания, рассказывается в этой повести. Для японцев наше выступление против них не было неожиданным. В японском генеральном штабе прорабатывались всевозможные варианты планов наступления Советской Армии и на каждый вариант был подготовлен ответный удар и контрнаступление. Но Советская Армия разработала никем не предусмотренный план, который был блистательно осуществлён.
О том, как это происходило, о полководцах и отважных молодых советских солдатах, о коварстве врага ты, юный читатель, узнаешь из этой книги. Повесть написана ярко, увлекательно, а главное, достоверно. Ведь писал её участник этой войны.
Зоя Воскресенская, советская разведчица и детская писательница. Лауреат Государственной премии СССР. Полковник. Почётный гражданин Тульской областиРассказывая мне о своей работе над повестью, Андрей Дмитриевич сказал: «А теперь над Хинганом летают стрижи...»
И пусть себе летают эти острокрылые птицы и кормят своих птенцов, им теперь ничто не угрожает.
ЗОЯ ИВАНОВНА ВОСКРЕСЕНСКАЯ,
советская разведчица и детская писательница.
Лауреат Государственной премии СССР. Полковник.
Почётный гражданин Тульской области.

 

 

🔥 ЭШЕЛОНЫ ИДУТ НА ВОСТОК

Вековой могучий кедр, размашисто раскинув сучья, величаво стоял на краю делянки и казался сказочным воеводой на поле битвы. На ветру он будто кланялся своим полёгшим братьям-богатырям. Перед ним лежали вразброс, обливаясь искристой смолой, поверженные деревья...
На опушке кедровой рощи, в глубине от железной дороги, стояла сторожка лесника. Рядом с могучими кедрами она казалась невзрачной. Зимой вровень с крышей наметало сугробы. Если бы не труба, из которой постоянно поднимался к небу сизоватый дымок, жилище лесника можно было бы принять за копну сена.
Когда прибывшие на разъезд Безымянный солдаты начали валить деревья, внук лесника, уже не маленький, в марте сорок пятого ему исполнилось семнадцать лет, расстроился. Мирону Ефимову было жаль кедровник.
— Сколько леса под Читой. Почему выбор пал на нашу рощу? — волнуясь, спрашивал он у своего деда Василия.
— Леса хватает, — объяснял и успокаивал внука Василий Федорович, — но вот как вывезти бревна к железной дороге? Попробуй-ка через сопки перевалить тысячи кубов древесины. А у нас железная дорога рядом. Древесина пойдёт на шпалы. Я тоже не радуюсь, когда вижу, как падают деревья. Но приказ есть приказ...
И вспомнил лесник, как в годы гражданской войны под ветвистым кедром, что рос на краю опушки, собрались бойцы роты железнодорожной охраны со своим командиром, Родионом Малиновским. И он, боец Василий Ефимов, был на том собрании. Обсуждали, как сохранить железную дорогу от противника и обеспечить безопасность движения поездов. Малиновскому было в то время чуть больше двадцати, а бойцу Ефимову уже под сорок. Но разница в возрасте не была помехой дружбе воинов. Познакомились они ещё раньше. Мирон не раз, но всегда с интересом слушал рассказ деда о тех событиях. В империалистическую войну солдат Ефимов был ездовым, а Малиновский командиром пулемётного расчёта. За храбрость награждён Георгиевским крестом.
Зимой 1916 года Малиновский и Ефимов в составе русских полков были отправлены во Францию, чтобы по воле царя сражаться за интересы французских хозяев — богачей. До чего же труден был тогда долгий путь на чужбину...
Пулемётчик Малиновский и ездовой Ефимов почти месяц мерзли в холодном вагоне для перевозки скота. Ехали через весь Китай в порт Дальний, переименованный японцами в Дайрен. Чугунная «буржуйка» грела только тех, кто был к ней поближе, остальных на деревянных нарах пронизывал холод.
В порту солдат посадили на старый грузовой пароход. Началось другое мучение: многие страдали от морской болезни.
Заболел и Василий Ефимов. Родион Малиновский приносил ему в котелке воду, смачивал губы, лоб. Но головная боль, тошнота не проходили...
Прибыли в Марсель. Малиновский — одессит по рождению — восторгался:
— Красивый город! Тепло, солнечно... Люблю море.
— Пропади оно пропадом! — не стерпел Ефимов.
Во Франции русских встречали с музыкой, с цветами и флагами. Преподносили подарки. Ещё бы — солдаты России пришли на помощь армии Франции.
Но вскоре все изменилось. Затхлые бараки, грязь, отвратительная пища, вместо стёкол — промасленная бумага, пол — земляной. Вокруг бараков шесть рядов колючей проволоки. Воюйте, русские богатыри, за французских богачей. Проливайте кровь, погибайте, за все царю заплачено.
Только через три года солдаты Малиновский и Ефимов возвратились на родину. Оба вступили в Красную Армию...
Более четверти века прошло с тех пор, и сколько в жизни перемен... Родион Яковлевич Малиновский стал Маршалом Советского Союза...
Вспомнив о своём друге, Василий Федорович оживился. Принёс лист жести, банку краски и кисточку, улыбнулся.
— У тебя и глаз вернее и почерк красивый, — сказал он внуку, напиши-ка на этом листе вот что: «Под этим кедром в 1920 году проводилось собрание красноармейцев роты Р. Я. Малиновского».
Мирон сразу догадался, зачем понадобилась дедушке такая табличка. Кто посмеет срубить кедр-памятник?
Мирон тоже вспомнил Родиона Яковлевича. Впервые он увидел его, когда отец учился в военной академии. Ефимовы снимали комнату в Химках под Москвой. Мирону тогда было десять лет. Малиновский приезжал к сыну старого друга. Непременно ходили в лес. Было весело, играли в волейбол, команда Малиновских соревновалась с командой Ефимовых. Потом отдыхали на лужайке, шутили, пели песни. На веранде пили чай из большого самовара.
Своим спокойствием, умением неторопливо вести беседу, внимательностью Родион Яковлевич покорял душу. В семье Ефимовых любили его, как самого близкого человека.
Перед войной генерал Малиновский командовал войсками корпуса, который размещался вблизи пограничной реки Прут. Так случилось, что и майор Ефимов Ефим Васильевич, отец Мирона, закончив военную академию, получил направление в Молдавию и стал командовать танковым полком в корпусе Малиновского.
Как и советовал дедушка Василий, Мирон прикрепил лист жести к стволу кедра, и лесорубы сохранили дерево. А через три дня команда ушла на другое место. На разъезд привезли огромные котлы для варки смолы. Днём и ночью визжали зубастые пилы, поднимался до облаков черный дым, возле платформы высились штабеля шпал, ещё тёплых после пропитки горячей смолой и дёгтем.
Вырубка кедровой рощи была крайне вынужденной. Советскому командованию потребовалось срочно перебросить с Запада на Дальний Восток огромную массу войск и боевой техники, а единственная железная дорога на некоторых участках оказалась совсем ненадёжной. Она не могла выдержать небывалого потока воинских эшелонов. Требовалась немедленная замена старых, прогнивших шпал.
...Тревожно было на сердце Мирона. Почему один за другим идут эшелоны с Запада на Восток? С танками, пушками, автомашинами... Да и пассажирские поезда сплошь заняты военными. Разве не нужны уже войска для боев с фашистской Германией? Ведь радио сообщает — бои идут жестокие, враг оказывает сопротивление...
Василий Федорович жил здесь, на разъезде, с гражданской войны. Обстановку в стране он безошибочно определял по «пульсу» железной дороги. Сам он из-под Тамбова, из села Горелое. После гражданской остался в Забайкалье и привёз сюда жену и сына — отца Мирона.
— Неспокойный наш край, — говорил лесник, — от самураев покоя нет.
Мирон уже слышал от дедушки, что японская военщина не раз устраивала конфликты на границе, засылала диверсантов и шпионов на советскую территорию.
Иногда поезда останавливались на разъезде Безымянном. Вагоны загонялись в тупики, и солдаты выгружали ящики, выводили лошадей, выкатывали пушки... Мирон пристально всматривался в лица офицеров и солдат: не появится ли кто-нибудь из знакомых, чтобы узнать об отце. А быть может, и отец приедет с каким-нибудь эшелоном... Он ещё не знал, что отца уже нет в живых. Дед Василий не решался сказать ему об этом. Ведь сколько было разговоров, «если с отцом что случится, подамся на фронт».
Трудно было старику держать в тайне от внука страшную весть. А Мирон словно чувствовал беду. С разъезда приходил угрюмый, говорил с тоской:
— И на этот раз нет. А писал, что скоро увидимся...
Дед тихо вздыхал, прятал глаза, он боялся расспросов внука. «Сколько ни скрывай, — думал он, — а когда-то надо сказать Мирону о гибели отца».

 

 

🔥 МАЛЬЧИШКИ ЕХАЛИ В ЧИТУ

На рассвете послышался страшный грохот. Словно на крышу дома посыпались камни. Мирон вскочил и, глянув в окно, сразу подумал: нет, это не гром. В ту же секунду рядом с домом, где они жили, разорвался снаряд. Отец выбежал из спальни, застегивая на ходу портупею...
— Я в штаб! — крикнул он.
Сначала Мирон не осознал, что произошло, и ему было не страшно. «Ну, а если война?» — вдруг пронеслось в голове.
Прошло несколько минут, грохот взрывов не только не смолк, но стал ещё сильнее. С дребезгом вылетели стекла, осыпалась штукатурка, в окна повалил едкий дым. Дом горел, пламя охватило сарай, крышу погреба и хлев. Хозяйка дома, молдаванка, у которой Ефимовы снимали флигель, бросилась вместе со взрослыми дочерьми во двор — спасать скот.
Мирон и его мама Лидия Петровна, учительница начальных классов, через сад, спотыкаясь о комья земли, вывороченные взрывами, побежали наискосок к шоссейной дороге. В спешке выскочили кто в чем: мать в цветастом сарафане, сын в коротких брючках и в майке. Даже сандалии не надел.
В небе появились самолёты с черными крестами на крыльях. Теперь уже не было сомнений: война! Над военным городком, где стояли танки и размещался в одноэтажном кирпичном доме штаб полка, поднялся столб черного дыма. Земля под ногами вздрагивала от взрывов бомб. За туповерхими лесистыми холмами что-то горело. По винограднику бежали женщины и дети. Бежали и Ефимовы — мать и сын. Лишь бы подальше от грохота и пламени, от смерти.
Потом над головами бегущих людей стала рваться шрапнель, кто-то упал, послышались крики детей...
По шоссе один за другим мчались к границе грузовики с прицепленными пушками. Красноармейцы в касках, в руках винтовки. На пригорке автомашины стали сворачивать — одни вправо, другие влево. Артиллеристы проворно отцепляли орудия и тут же занимали позиции, изготавливались к стрельбе. В освободившиеся грузовики карабкались женщины, бойцы подсаживали детей.
Пока Мирон со своей мамой прибежали к шоссе, грузовики уже скрылись из виду. Вдруг возле них остановилась легковая «эмка». Из неё вышел генерал Малиновский: лицо суровое, широкие брови сдвинуты, но, как всегда, он спокоен и нетороплив.
— Как же теперь быть? Что делать? — Лидия Петровна плакала.
— Здесь оставаться нельзя. Уезжайте. — Родион Яковлевич запнулся. Ну, хотя бы в Харьков. Вам помогут в штабе округа.
Пока генерал писал записку, подошла ещё одна грузовая автомашина с автоматчиками.
— Вот и прекрасно, — сказал генерал и приказал лейтенанту: — Срочно со своим взводом к берегу! Не дать противнику навести переправу через реку!
Потом подозвал водителя и, обращаясь к красноармейцу, сказал:
— Я прошу вас отвезти их за Днестр.
— Есть, товарищ генерал-лейтенант! — ответил водитель.
— Помогите им переправиться через реку. Мост разрушен, действуйте по обстановке.
Когда Мирон уже забрался в кузов, Родион Яковлевич достал из легковой автомашины серый плащ и кинул Мирону:
— Укутайся плащом! Продует!
Лидия Петровна села в кабину грузовика рядом с водителем.
— Спасибо! — сказала она.
...Ехали быстро. Машину на ухабах подбрасывало. Мирон сначала стоял, держась за кабину, а потом даже в плаще стало холодно от встречного ветра, и он сел на подвесную скамейку. Грохот боя на границе удалялся. Но ещё долго был виден дым, уходящий в безоблачное небо.
За грузовиками шли танки и конная артиллерия. Потом дорога опустела. Полуторка с прямоугольной, как ящик, кабиной то катилась вниз с холма, то с трудом поднималась в гору, проезжала мимо небольших молдавских селений, кое-где вклиниваясь в непослушное стадо овец. Было раннее утро. Солнце едва поднялось над горизонтом и слепило глаза.
Мирон сначала услышал противно воющий гул моторов, потом нарастающий свист и, обернувшись, увидал два самолёта. Они пролетели над машиной и взмыли в небо. И в это мгновение впереди взметнулся остроконечный фонтан земли и огня... Когда, оказавшись на земле, Мирон очнулся, он не сразу сообразил, что произошло: машина в кювете, кабина иссечена осколками бомб, и обе дверцы открыты. Никого нет. Он поднялся, дышать ему было тяжело. Обхватив запылённый куст, Мирон едва удержался на ногах и стукнулся лицом о сучок. Кровь из носа потекла на полы плаща. Пошатываясь и спотыкаясь, он подошёл ближе к машине. У заднего колеса неподвижно лежала мать. Мирон шарахнулся в сторону и едва не упал, споткнувшись о ноги мёртвого водителя. Перед глазами у Мирона все завертелось, земля ушла из-под ног, и он снова потерял сознание...
Наступила ночь. Мирон лежал на брезенте, пропахшем соляркой. Его куда-то долго-долго везли в кузове грузовика.
— Помогите снять парнишку, — сказал кто-то, — контужен. Одному неудобно, а надо осторожно...
— А ты откинь задний борт.
— Не надо. Справлюсь.
— Врачам покажите его — он под бомбёжкой был, — послышалось из кабины грузовика. — Бедняга. Мать его погибла.
— Не беспокойтесь, товарищ капитан, все сделаем, — ответил скороговоркой звонкий голос. — Отправим завтра. А как там, на границе?
— Идут бои. Сдерживаем.
Кто приказывал показать его врачам, кто отнес в дом и уложил на железную койку, Мирон не знал. Не знал и того, что похоронили погибшую мать капитан и красноармейцы из корпуса генерала Малиновского, ехавшие на нефтебазу за горючим для танков.
Утром его осмотрел врач и сказал:
— Немедленно в госпиталь! Немедленно!
Генерал Малиновский, занятый в те горячие часы руководством войсками, принявшими удар фашистских полчищ, не увидел командира танкового полка майора Ефимова. Лишь в полдень он связался по телефону со штабом полка и узнал, что Ефимов ранен и отправлен в госпиталь.
Бой разгорался. Противник обрушил артиллерийский огонь и бомбовые удары на советские приграничные области, рассчитывая на лёгкий успех. Его солдаты пытались переправиться на левый берег Прута вплавь и на резиновых лодках, но попадали под шквальный пулемётный огонь наших войск и едва достигали середины реки. Потери не смущали вражеское командование, атаки гитлеровцев следовали одна за другой.
Советские танки подоспели к реке, сорвали переправу передовых частей вражеских войск. Несколько дней, истекая кровью, в неравной схватке удерживал приграничные рубежи корпус генерала Малиновского. Противник сосредоточил на участках наступления значительные силы артиллерии, авиации, танков и не ослаблял свои наступательные действия. Внезапные бомбовые удары по нашим военным аэродромам, районам сосредоточения войск и узлам железных дорог дали ему преимущество. Наши войска вынуждены были с тяжёлыми боями отойти на новые рубежи...
Через два месяца генерал Малиновский был назначен командующим 6-й армией, а ещё через четыре месяца принял командование войсками Южного фронта.
В короткие минуты передышки Родион Яковлевич вспоминал товарищей, однополчан, думал о Ефимовых, людях очень ему близких, полагал, что Лидия Петровна и Мирон где-то далеко в тылу.
Под Сталинградом, когда генерал Малиновский командовал 2-й гвардейской армией, он как-то услышал по радио, что в боях отличились воины-танкисты под командованием подполковника Ефимова и подумал: «Значит, жив Ефимов».

 

☆ ☆ ☆

 

В госпитале Мирон пролежал дней десять. У мальчика было нервное потрясение и контузия. Когда он поправился, ему выдали справку, что он сын военнослужащего и следует в Читу. В гимнастёрке, сапогах, с вещевым мешком, где лежал сухой паек, Мирон первый раз в жизни самостоятельно отправился в далёкий путь — к деду.
В Свердловске поезд стоял очень долго, и многие пассажиры вышли из душных вагонов подышать свежим воздухом. Вышел и Мирон. В ларьках продавали колбасу, яйца, печенье и конфеты, булочки и фруктовую воду. Все как до войны, когда Мирон со своими родителями ездил на разъезд Безымянный. Тогда поезд также долго стоял в Свердловске, и Мирон с отцом в том же ларьке покупал фруктовую воду. Только тогда на перроне не было так много военных и очереди у ларьков не было.
Мирону хотелось пить, но у него не было денег даже на бутылку фруктовой воды.
Прогуливаясь возле вагона, он обратил внимание на худенького белоголового мальчика в вельветовой синей курточке. Лицо продолговатое, глаза голубые, добрые и грустные. Мальчик пил лимонад и посматривал на Мирона, одетого в длинную красноармейскую гимнастёрку без ремня, в серенькие брюки, заправленные в широкие голенища больших кирзовых сапог.
— Вкусная? — спросил Мирон, хотя знал, что фруктовая вода не бывает невкусной. Просто ему хотелось заговорить с пареньком.
— Ничего. Но хорошо бы с хлебом... — ответил тот. — Денег у меня хватило только на воду.
— А куда ты едешь?
— В Читу. — Посмотрев на остатки воды в бутылке, он предложил Мирону: — Хочешь?
— Давай, а то у меня все внутри пересохло. А я тебе хлеба и колбасы дам. Я тоже еду в Читу, к дедушке. Он живёт на разъезде Безымянном.
— Послушай, как тебя зовут? — обрадовался новый знакомый. — Поедем вместе? У тебя есть билет? Меня зовут Славкой, я из Риги, но билета до Читы нет...
Через минуту Слава уже тащил Мирона к вагону.
— Расступитесь, товарищи! — просил он. — Братишка вывихнул ногу... Позвольте! Билет у него в руке. Не задерживайте, ему плохо...
План удался. Слава втащил Мирона в вагон и, конечно, обратно не вышел.
Устроились ребята на одной верхней полке в переполненном плацкартном вагоне и ехали вместе почти две недели. За долгую дорогу они рассказывали друг другу о себе, о своих родных и знакомых.
Родился Слава в Одессе. Он тоже единственный сын у родителей. Его отец по специальности экономист, работал в порту. А мать — врач. Славе уже исполнилось четырнадцать лет, он закончил седьмой класс и музыкальную школу, играл на баяне. Мальчик мечтал стать моряком. Он занимался спортом, любил читать, но учился неровно. Перед войной отца Славы перевели в Ригу, и он привёз сюда семью. Мать Славы поступила судовым врачом на торговое судно и за неделю до начала войны ушла в дальнее плавание. А Слава поехал к дедушке и бабушке на лето в город Черновцы. В дороге стало известно, что началась война. Где-то в пути поезд остановился. В Черновцах уже фашисты... Так, оторванный от родных, Слава оказался в Москве. В Ригу поезда не ходят. Единственное, куда теперь он мог поехать, — к тете Клаве. Тётя Клава — сестра матери. Она жила в Чите, работала в паспортном отделе. Слава видел её давно и точного адреса не знал. Но его это не беспокоило. Найдёт. Лишь бы добраться. Денег на билет до Читы не хватало. К тому же хотелось есть, и часть денег он истратил на продукты.
Кто-то посоветовал купить билет до любой станции, но обязательно на читинский поезд. Лишь бы сесть в вагон, а потом можно и не выходить. Вон сколько детей едут на восток, и все без билетов. Война!
Слава воспользовался советом, доехал до Свердловска, а там повезло: познакомился с Мироном.
...До дедушки Василия ребята добрались исхудавшие, голодные, почерневшие от копоти и пыли. Съели по две миски наваристых щей с мясом и спали ровно сутки. На следующий день Слава уехал в Читу, где почти без труда нашёл тётю Клаву.
Через неделю друзья встретились. Слава приехал на разъезд. Он рассказал Мирону, что квартира тёти недалеко от вокзала и школа рядом. Узнал, что его примут в восьмой, а Мирона в седьмой класс.
Зимой Мирону было трудно добираться до Читы. Иногда в метель он оставался ночевать у своего друга, старался не пропускать уроков. А Слава через год расстался со школой — решил помогать фронту. Ведь враг был недалеко от Москвы, Ленинград в блокаде, почти вся Белоруссия и Украина захвачены фашистами.
Слава пошёл на кожевенный завод, который выполнял военные заказы. Трудился в механическом цехе, наполненном грохотом машин и запахом смазки. Слава был помощником механика, чистил, смазывал агрегаты. Всегда в мазуте, в копоти.
Дружба ребят не гасла, но виделись они все реже. Только в выходные дни, да и то не всегда. Ходили на рыбалку, собирали грибы, выколачивали из кедровых шишек орехи. Часто вспоминали своих родителей.
Отец Славы в первые дни войны вместе со своим полком оказался в окружении и, присоединившись к партизанам, сражался в тылу противника.
Зимой 1943 года, во время успешного наступления советских войск, партизанский отряд соединился с действующей армией, и многие партизаны были зачислены в стрелковые полки. Рядовой Николай Котин стал пулемётчиком. В те дни он послал письмо в Читу Клавдии — сестре жены, смутно надеясь, что Слава может быть у нее. Но вскоре он был ранен, отправлен в госпиталь и ответа не получил.
Из госпиталя Котин разослал письма всем знакомым, в газеты, в отдел кадров торгового флота и ещё раз в Читу. Может, кто-нибудь знает, где жена и сын Слава. С нетерпением ждал ответа, но шли дни, а известий никаких не было.
В палате было восемь человек. Все раненые знали о своих семьях. Правда, не у всех было легко на душе. Четверо тоже не получали писем. Их семьи были на территории, занятой фашистами, а там — известное дело хозяйничает враг. Один из четверых — бывший председатель колхоза, брат его — работник милиции. Мало надежд, что семья жива. У троих молодых солдат родители живут на Урале, и письма приходят часто. Только радостного ничего не сообщают. У одного солдата отец погиб, у другого — два брата. А у третьего — престарелые родители, трудно живут без детей, ушедших на войну. У всех свои заботы и страдания.
Котин уже выздоравливал, когда пришло письмо. Служебное. Адрес напечатан на машинке. Сердце забилось, опустился Котин на стул, вскрыл конверт и прочитал скупые, убийственные строчки: «Сообщаем, что судно, на котором находилась Ваша жена, судовой врач Котина, потоплено вражеской подводной лодкой».
Два дня не вставал с постели убитый горем Котин.
И вдруг ещё одно письмо в самодельном конверте. Глазам не поверил солдат, увидев знакомый почерк. Сын! Слава! Он в Чите.

 

 

🔥 КТО ОНИ?

Слава приехал на разъезд вечером. Как всегда, остался ночевать, чтобы весь выходной день провести с Мироном. За ужином спросил лесника:
— Василий Федорович, тётя Клава утверждает, что без кедровой рощи глухари не смогут жить в лесу, улетят и погибнут.
Дед Василий неторопливо очистил печёную картофелину, положил на тарелку и, полив кедровым маслом, ответил:
— Глухарь далеко не уйдёт. Тут рядом сосновые леса. Корма ему вдоволь. На днях побывал там на зорьке. Поёт глухарь.
Мирон не раз бывал с дедом на глухарином току, любовался пернатыми красавцами, слушал их песни, в книжках о глухарях читал.
— Махнём на зорьке в лес, — предложил Мирон Славе. — Знаешь, как здорово поют глухари! Темно ещё, а петух начинает: «щёлк, щёлк». Как деревянными ложками постукивает. Опять «щёлк», и слушает, нет ли соперника поблизости. А потом басовито: «тэк, тэк, тэк!» И начинается трель...
— Как у соловья? — спросил Слава.
— Ничего похожего! — засмеялся Мирон. — Это скорее, как при заточке большого ножа о сухой камень: вчжик, вчжик, вчжик. Нет, это не выразишь словами... А сам сидит на ветке, голову кверху поднимает, борода под клювом торчком, и ничего в это время не слышит.
— Я видал на картинке, — сказал Слава. — Красивый: хвост и крылья черно-бурые, грудь черная с сине-зелёным блеском. Брюхо белое с черными пятнами.
— Картинка — не то, — возразил Мирон. — На картинках глухарь и тетерев похожи. Я раньше даже не мог отличить их. Тетерев — это как маленький черный петух, а глухарь в сумерках на огромного орла похож, клюв большой, загнутый, как у хищной птицы. Великан!
— В кого ты такой говорун, Мирон? — удивлялся Василий Федорович, ополаскивая посуду в тазике. — Отец — молчун, от матери слова лишнего не услышишь, ну, а я вовсе не мастак говорить. Ты не рассказывай, а поведи Славу на ток, где мы были с тобой, да покажи.
Решили сходить. Поднимутся в потёмках и пойдут. Поглядят, как токуют глухари.
Дедушка посоветовал взять ружье.
— Заодно загляните на Лысую гору. Что-то там вчера ночью огоньки мигали. Боюсь, как бы браконьеры не поселились. Глухаря-то бить запрещено.
Как договорились, на рассвете дед Василий разбудил ребят, напоил чаем со ржаными сухарями и проводил до тропы, ведущей к сосновому бору. ещё раз предупредил об осторожности.
В бору было ещё темно. Сквозь крону сосен лишь кое-где виднелось темно-синее небо с робко мерцающими звёздами. Под ногами хлюпала пропитанная снеговой водой подстилка из опавшей иглы, мелких веточек и прошлогоднего папоротника. От прелых пней пахло грибами. Там, где посуше, по голенищам сапог хлестал черничник. Черничные и брусничные поляны любимые места глухарей. Зимой и весной глухарь питается иглами и почками хвои. Токует там же, где ночует, не ищет открытых мест для драки с соперником, как задиристые тетерева.
Кое-где ещё лежал мокрый, леденистый снег, засорённый осыпавшейся крошкой сосновой коры и отжившими иглами.
Слава рассказал, что получил повестку из военкомата. Его зачислили в морскую пехоту, нужно ехать во Владивосток.
— Счастливый ты, Славка, — позавидовал Мирон.
Ему самому поскорее хотелось стать военным. Но бежать на фронт «зайцем» считал несерьёзным. Без документов немедленно задержат.
— Тсс! Поёт... — шепнул Слава. — Близко поёт...
«Тэк, тэк, тэк!» Огромная царь-птица словно извещала всех, что она уже проснулась. В ответ послышалось: «тэк, тэк, тэк!» Стало тихо, и в этот момент под ногами треснула ветка. Глухарь не сразу повторил свою песню.
Неожиданно он стал «тэкать» слева. Мирон успел сделать несколько шагов. Слава остался на месте и притаился. Было тихо. Лишь где-то журчал ручеёк, бежавший с вершины сопки.
Неожиданно за ворот что-то посыпалось, видно крошка коры. Мирон глянул вверх и увидал на фоне неба бородатую голову глухаря и его раскрытый, как у орла, клюв. Глухарь-петух, вытянув кверху шею, топтался на месте, распустив хвост веером. Красив! Разве можно убивать такого красавца? Недалеко запел ещё один глухарь.
Значит, дед Василий прав: не улетели из леса глухари.
— Видишь? — тихо спросил Мирон и нечаянно задел ветку.
Наверху захлопали крылья, посыпались на голову высохшие сосновые шишки и сломанные кончики веток, лес наполнился шумом, но вскоре опять стало тихо.
— Зачем же ты вспугнул их? — огорчился Слава. — Мы могли дождаться полного рассвета, и они не заметили бы нас... Сколько их? Вот это да!
— А ты говорил, что они покинули лес, — сказал Мирон. — Нет, не покинули.
— Ну, пройдёмся по склону сопки до Лысой горы, — предложил Слава. Посмотрим, что там.
— Пойдём, — согласился Мирон, все ещё испытывая вину за то, что спугнул глухарей.
Почти четыре года они дружат и ни разу не ссорились. Мирон всегда уступчивый, спокойный. Любит читать. А Слава только с виду озорник, а по натуре он мечтатель, и душа у него добрая. Приедет к Мирону в выходной день погостить — не даст деду Василию ни за водой сходить, ни дров нарубить, все сделает сам. Любит косить траву. А как радуется, когда вытащит крупную рыбу на озере. Радуется, а улов всегда отдаёт Мирону.
У себя на кожевенном заводе Слава смастерил из отходов овчины деду Василию рукавицы, а Мирону — унты, чтобы в лютые морозы ездить в школу.
Вырос Слава ловким, сильным, красивым. Он был почти на голову выше Мирона, говорил баском и выглядел старше своих восемнадцати лет. От того мальчика, с которым познакомился Мирон в Свердловске в сорок первом году, остались только светлые волосы, зачёсанные набок, да задумчивые грустные глаза.
Выйдя из соснового бора, ребята направились по кратчайшему пути через редкий, мелкий осинник, выросший после лесного пожара, к сопке. За сопкой возвышалась Лысая гора.
— Смотри, лоси осинник обглодали, — заметил Мирон, рассматривая стволы молодых осин. — Любят полакомиться осиновой корой и молодыми побегами.
— Да, и натоптали здорово, — удивился Слава. — Сколько же их?
Дошли до межгорной впадины, где ещё плотным настом лежал снег и заметили... следы человека. Ясный след от сапог с металлической подковкой на каблуке. Впрочем, чему удивляться, военных на Безымянном стало много. Быть может, кто-то и ходил на охоту.
У вершины сопки ребята забрались на побуревшие от высохшего лишайника огромные камни-граниты, навечно прижавшиеся друг к другу, и залюбовались прозрачной далью. За много километров видна железная дорога, отчётливо просматривается шоссе, уходящее на юг, к государственной границе. Оживилось шоссе весной. Автомашины идут непрерывным потоком. Издали, кажется, будто бы какое-то живое существо ползет, извивается между горами. Никогда такого не было.
По железной дороге с небольшими промежутками бегут поезда. С высокой сопки они выглядят игрушечными. Вот бы посмотреть в бинокль... А Лысая гора ещё выше. Дедушка Василий сказывал, что оттуда волки выслеживают добычу. Заметят лося-подранка или больного, сразу нападут. А со здоровым взрослым лосём не справятся.
— Чуешь, курит кто-то? — Мирон прислонился к Славе.
— Да, вроде запах дыма. Неужто с дороги ветерок доносит? — Слава втянул воздух носом и шёпотом произнёс: — Курят, и где-то близко.
Мирон сразу решил, что это браконьер.
— Бродит неподалёку, а скорее всего, бросил окурок, вот и чадит. А сам небось уже лосятину жарит или глухаря.
Слава оглянулся и тут увидел какого-то человека с тяжёлой ношей на плече.
— Смотри! — шепнул он. — Сюда кто-то идёт...
Словно по команде, ребята в мгновение сползли с камня и замерли.
— Лося убил, мясо тащит... — сказал Мирон.
— Тсс! Замри! — Слава дёрнул его за пиджак. — Пригнись пониже.
Незнакомец не заметил ребят. Он подошёл к стыку двух камней, тихонько откашлялся и нырнул в узкий вход в пещеру.
— Беги на разъезд, доложи! — приказал Слава, как командир. — Я притаюсь здесь и покараулю этого типа...
Тревожным и долгим показалось ожидание. Мирон привёл солдата с автоматом.
— Один он там? — спросил солдат.
— Не знаю, — ответил Слава, — но мне кажется, в пещере кто-то разговаривал. Чуешь, папиросным дымом попахивает? Не махру курят.
Солдат подал сигнал ребятам укрыться за камнем и подошёл к входу в пещеру сбоку.
— Кто там? Выходи! — приказал он властно.
Тишина.
— Выходи! Или брошу гранату!
Осторожно, как зверь, вышел плюгавый человек. Нос — как редиска с проткнутыми отверстиями.
Солдат, держа автомат наготове, спросил:
— Ты что, живёшь в этой берлоге?
— Зачем живёшь? Моя живёт в Бурятии, моя в Читу идёт... — ответил незнакомец.
— Ничего себе! — удивился Слава. — Бурятия там, — он указал рукой на север, — а Читу вы уже прошли.
— Не прошёл, моя там живёт... — прикидывался глупым незнакомец. Он зыркал глазами, словно больше всего боялся оружия в руках солдата и Славы. — Не надо трогать бурята-охотника. Соболя ищу. Деньги много плачу, если есть соболь. Продавай.
— Соболей нельзя бить! — возмутился Мирон. — И лосей без разрешения бить нельзя.
— Есть разрешений, есть, — сморщился незнакомец. — Бумага имеем.
Солдат обратил внимание на руки незнакомца. Они чистые, коротко обрезаны ногти. Догадался: не браконьер. И говорит не с бурятским акцентом. Скорее всего... японец.
— Вот что, бурятский охотник, не тумань нам голову! Руки назад! И не шевелись! А вы, ребята, свяжите ему руки покрепче.
Пригодилась верёвка на поясе Мирона.
— В Чите пожалуюсь! Меня забирают! — стал громко кричать незнакомец.
Его манёвр солдат сразу разгадал.
— Возьми его на мушку! — приказал солдат Славе и бросился к входу в пещеру. — Против входа не стой! — крикнул Мирону. — Эй, выходите! Приказываю: выходите немедленно!
Окрик подействовал. Из пещеры вышел, озираясь, коренастый, широколицый человек лет сорока. С виду русский. В новой телогрейке защитного цвета, шапке-ушанке со следом пятиконечной звезды, в добротных унтах. В руках бескурковое охотничье ружье.
Он, конечно, слышал разговор, и был убеждён, что их принимают за скупщиков соболиных шкурок. А поскольку у них нет ни одной шкурки, то и задерживать их никто не имеет права.
Но солдат рассудил по-своему:
— Брось ружье! Брось — или стреляю!
Широколицый положил ружье. Стал грубо возмущаться, но солдат приказал ему молчать и отойти от ружья.
Не спуская глаз с задержанного, солдат ещё раз крикнул:
— Кто ещё там? Выходи!
Не услышав ответа, приказал Славе:
— Стреляй в пещеру!
Слава не сразу выстрелил. Он тоже крикнул, чтобы вышли из укрытия люди, и, не уловив даже шороха, выстрелил в темноту.
— Вы мне за все ответите! — пригрозил широколицый. — Ведите, если это так нужно.
— Я предупредил, — сказал солдат, — попытка к бегству или неподчинение даёт мне право применить оружие... Больше ни слова!
Продолжая держать незнакомцев под охраной, солдат послал Мирона и Славу осмотреть пещеру. Они вытащили оттуда небольшую радиостанцию и бинокль.
— Денег много даю, никому не говорю, если отпустите нас... — стал умолять бурят.
Что-то хотел сказать и широколицый, но солдат сделал предупредительный выстрел.
— ещё одно слово — и уложу наповал! — строго сказал он. — Руки вверх и марш впереди меня!
При обыске у задержанных были найдены пистолеты, фотоаппарат и пачки советских денег. В тот же день их отправили в Читу.
Слава Котин с командой призывников был направлен во Владивосток. В письме, которое опустил ещё в Чите, он писал своему другу: «Мы задержали опасных типов. Не случайно они облюбовали Лысую гору, с которой видны и железная дорога и шоссе к границе. Будь осторожен.
А ещё, Мирон, большое горе у меня. Отец сообщил, что японцы потопили судно, на котором была мама... Скорее всего, она погибла. Как приеду на место, сообщу тебе свой адрес. А если тебя пригласят в военкомат, просись на флот, может, увидимся».

 

 

🔥 ПРИШЛО ВРЕМЯ

В конце июня 1944 года начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза А.М. Василевский временно находился на 3-м Белорусском фронте. Он координировал наступательные действия двух фронтов: 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского.
В те дни Василевскому позвонил И. В. Сталин и сказал, что нужно принять главу военной миссии США в СССР генерала Д. Дина по его просьбе, ознакомить его с боевыми действиями и поговорить о том, как американские войска выполняют союзнический долг.
Но американца меньше всего интересовали успехи советских войск и освобождение Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков.
В первой же беседе после обеда в честь гостя генерал Дин предложил маршалу Василевскому прогуляться по берегу живописной речушки без охраны и без переводчиков. Генерал Дин знал русский, а маршал Василевский владел английским.
— Я уполномочен начальником штаба армии США просить вас об ускорении начала войны против Японии, — начал Дин. — Наши дела идут успешно: вы изгоняете немецкие войска из своей страны, а мы вместе с войсками Великобритании успешно наступаем в Нормандии. Это большая помощь Красной Армии.
Генерал напомнил о том, что американские военно-морские силы и авиация одержали ряд побед над японским флотом, а затем спросил: когда советские войска начнут боевые действия на Дальнем Востоке?
Начальник Генерального штаба Советских Вооружённых Сил, конечно же, знал о том, что США и Великобритания ещё в декабре 1941 года просили И.В. Сталина начать боевые действия против милитаристской Японии. Нашим союзникам нужна была помощь в войне с Японией. А разве Советский Союз не нуждался в помощи в то тяжелейшее время? До 1943 года, до открытия второго фронта, Советская Армия вела тяжелейшую борьбу с фашистскими полчищами и с войсками союзников Германии. Советскому народу было слишком тяжело вести войну и на Западе, и на Дальнем Востоке. Так что рановато завёл разговор генерал Дин о боевых действиях на Дальнем Востоке. Ему хотелось знать, готовится ли Генеральный штаб к наступательной операции против японской Квантунской армии, которая давно ждёт приказа броситься на советский Дальний Восток и начать действовать по заранее разработанному плану под названием «Кантокуэн», что означает — «Специальные маневры Квантунской армии».
Но подготовка к боевым действиям всегда держится в строжайшем секрете. И на вопрос американца маршал Василевский ответил:
— Этот вопрос должны решить главы трех великих держав. Но думаю, что мы выполним свой союзнический долг, когда завершим разгром фашистской Германии.
Глава военной миссии США в СССР генерал Дин, несмотря на интересные впечатления, полученные от посещения участка фронта, и радушный приём, который устроил командующий фронтом генерал И.Д. Черняховский, покинул штаб фронта неудовлетворенным.
Новый, 1945 год Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин встречал на своей даче в сосновом лесу недалеко от Кунцева. На ужин были приглашены члены Политбюро, некоторые народные комиссары, маршалы и генералы. Собралось человек тридцать. Когда кремлёвские куранты пробили двенадцать, И.В. Сталин провозгласил здравицу в честь Красной Армии и советского народа и поздравил всех присутствующих с новым, 1945 годом. Через некоторое время он поднялся из-за стола, закурил трубку и стал беседовать с кем-то из гостей. Остальные разбились на группы, пошли дружеские разговоры. Маршал Будённый внёс из прихожей баян, видимо привезённый с собой, сел на стул и растянул мехи. Играл Семён Михайлович мастерски. Больше русские народные песни. Сидел он, склонившись ухом к инструменту, улыбался, и было заметно, что игра на баяне доставляет ему большое удовольствие.
К Будённому подошли и многие гости. Спели несколько военных песен, а потом Семён Михайлович пустился в пляс. Плясал он лихо, вприсядку, с прихлопыванием ладонями по голенищам сапог. Все от души аплодировали ему.
Сталин подошёл к стоявшим в стороне генералам и, обращаясь к генералу А.И. Антонову, занимавшему в то время пост заместителя начальника Генерального штаба, сказал:
— Подготовьте мне краткий письменный обзор о войне на Тихом океане. Скоро предстоят переговоры с Рузвельтом и Черчиллем по вопросу вступления СССР в войну против Японии. — Он поднёс зажжённую спичку к трубке и, старательно раскурив её, вынул изо рта. Указав мундштуком в сторону поодаль стоявших военачальников, сказал: — Пусть подойдёт сюда товарищ Кузнецов.
Главнокомандующий Военно-Морскими Силами Адмирал Флота Н.Г. Кузнецов, быстро подойдя к И.В. Сталину, замер.
— Из того плана, который вы представили мне, нужно сделать сокращённый вариант и взять с собой.
Верховный Главнокомандующий неторопливо указал концом мундштука трубки сначала на генерала А.И. Антонова, затем на Адмирала Флота Н.Г. Кузнецова и сказал вполголоса:
— Оба поедете в Ялту на конференцию трех великих держав. Подготовьте необходимые документы.
Не сказав больше ни слова, он направился к столу, где сидел нарком иностранных дел.
На Крымской конференции трех великих держав были рассмотрены и решены проблемы, связанные с завершением войны против фашистской Германии, послевоенным устройством Европы и учреждением Организации Объединённых Наций. Тогда же были определены и сроки вступления Советского Союза в войну против милитаристской Японии — через два-три месяца после капитуляции фашистской Германии.
Союзники просили ускорить начало кампании против Японии. Было совершенно очевидно, что они не в состоянии своими силами быстро принудить Японию к капитуляции. Правительства США и Англии хорошо понимали, что исход войны на Тихом океане зависел прежде всего от разгрома сухопутных сил Японии на азиатском континенте.
Все годы Великой Отечественной войны японское командование держало вблизи границы с Советским Союзом готовую к вторжению Квантунскую армию.
Квантунская армия — основная сила сухопутных войск Японии — была хорошо обучена и насчитывала более миллиона солдат и офицеров. Воспитанная в духе фанатичной преданности императору и ненависти к Советскому Союзу, она представляла большую силу, способную вести упорную и длительную войну. Демонстративно готовясь к нападению и накапливая силы, японская военщина тем самым вынуждала СССР держать достаточно мощные войска на границе с Японией. А ведь в этих войсках очень нуждались наши фронты на Западе.
Даже тогда, когда Советская Армия перешла в наступление и успешно освобождала без помощи союзников свою территорию от немецко-фашистских захватчиков, Япония не отказалась от плана вторжения в пределы СССР, устраивала провокации на границе, разбойничала в нейтральных морских водах, топила советские суда, нарушала воздушное пространство. Японская разведка работала на гитлеровские штабы. А как расценивать создание японских отрядов, которые готовили бактериологическое оружие против СССР и МНР? Все это никак не отвечало соблюдению имевшихся договорных условий о нейтралитете.
Крымское соглашение по вопросам Дальнего Востока было реальным шагом в приближении конца второй мировой войны.
После завершения Крымской конференции группа опытных генералов и офицеров Генерального штаба в строжайшей тайне разрабатывала стратегический план разгрома Квантунской армии, давались указания о срочной подготовке Дальневосточной железной дороги к большому потоку поездов и постройке новых путей и тупиков, постоянно уточнялась группировка войск противника. Разведке группировки японских войск и системы обороны Квантунской армии уделялось первостепенное внимание.
Нападение Японии на СССР в 1941-1945 годах не состоялось не потому, что японское правительство считало себя обязанным соблюдать пакт о нейтралитете. Нет, истинная причина крылась в том, что японские милитаристы, активно готовя вторжение и приурочивая его к наиболее подходящему моменту в ходе войны фашистской Германии против СССР, так и не дождались этого момента.
Пришло время ликвидировать опасный очаг новой агрессии. Разгром Квантунской армии должен был обеспечить начало долгожданного мира на земле, только он мог помочь народам Азии, и в первую очередь Китаю и Корее, сбросить навсегда ярмо иностранного ига.
Переброска войск и боевой техники с Запада на Дальний Восток началась ещё зимой сорок пятого. К весне, когда Великая Отечественная война близилась к победоносному завершению, поток воинских эшелонов на Дальний Восток резко возрос.
В полном составе прибыл штаб бывшего Карельского фронта. В конце апреля начала выдвигаться в Забайкалье многотысячная армия генерал-полковника И.И. Людникова, а когда фашистская Германия капитулировала, в далёкий путь тронулись прославленные в боях армии: 5-я под командованием генерал-полковника Н. И. Крылова, 53-я — во главе с генерал-полковником И.М. Манагаровым и 6-я гвардейская танковая армия генерал-полковника А. Г. Кравченко.
В Читу прибыли и многие из военачальников бывшего 2-го Украинского фронта вместе со своим командующим Маршалом Советского Союза Р. Я. Малиновским.
Командовали войсками и штабами генералы и офицеры с большим боевым опытом, многие из них были награждены орденами и медалями.
По замыслу Верховного Главнокомандования, стратегическая операция по разгрому Квантунской армии должна была завершиться полным разгромом и капитуляцией войск противника в самые сжатые сроки.
Подготавливая войска к наступлению, советское командование учитывало не только силу и группировку дивизий и полков противника, но и сложные географические и климатические условия театра военных действий. Сама территория, на которой предстояло вести боевые действия, затрудняла ведение наступательных операций: железных и шоссейных дорог мало, на пути войск будут и горы, и реки, и заболоченные лесистые районы, и безводные пустыни.
Предстояла невиданная по размаху, дерзкая по замыслу, труднейшая по географическим условиям и важная для всего мира последняя стратегическая операция второй мировой войны.

 

 

🔥 В ДЕНЬ ПОБЕДЫ

На разъезде Безымянном — красные флаги. С утра льётся музыка из круглого репродуктора, установленного на телеграфном столбе у платформы. Все поздравляют друг друга. Наконец-то война кончилась. Немецко-фашистская Германия капитулировала. Радуются все. А дедушка Василий озабочен. Сказал утром Мирону, что поедет в Читу по делам, но зачем-то надел резиновые сапоги и взял двустволку.
Пришли солдаты-зенитчики, человек десять. Все веселы, счастливы. Поздравили с Победой. Едва они ушли, прибежала из поселкового Совета женщина:
— Где дедушка, Мирон? Я пришла пригласить его на праздничный митинг.
— Уехал в Читу, и до сих пор нет, — ответил Мирон. — Я передам ему, когда вернётся.
Женщина побежала к зенитчикам.
С позиций зенитных батарей доносились крики «ура», слышались глуховатые выстрелы ракетниц, и в небо взвивались разноцветные ракеты. Все так рады, а на душе Мирона щемящая тоска. Слишком большое горе принесла ему война: погибла мама, и не случайно так долго нет писем от отца. Что-то знает дедушка, все эти дни мрачный, в глаза не смотрит внуку, словно в чем-то провинился, и Мирон догадывается: что-то случилось с отцом. Послышалось ржание Звёздочки. Пришла с луга, и нужно открыть ей ворота. «Пить хочет», — подумал Мирон и вынес ведро воды. Лошадь всегда пила неторопливо, процеживая чистую воду сквозь губы. Выпила, не отрываясь, все до дна.
Забота о Звёздочке — поить, кормить, чистить и присматривать за ней полностью на Мироне. Дружба у них неразлучная.
С весны у Мирона прибавилось забот. Нужно не только за Звёздочкой ухаживать, но и помогать дедушке дежурить на разъезде. Дежурство на разъезде круглосуточное. Придёт воинский эшелон, дежурный расскажет командиру, где есть свободные места для размещения частей, где водоём, как выехать к шоссе. Мало ли какая помощь может потребоваться военным, прибывшим на разъезд. У Мирона есть красная фуражка, дед подарил, и когда он в фуражке, к нему обращаются как к настоящему дежурному. Бывает, и поругают офицеры за то, что поблизости места уже заняты. Но это не его вина.
Раньше людей не было видно на разъезде, а теперь в лесу тесно: всюду склады, палатки, танки, обозы. Днём спокойно, в целях маскировки все замирает, а как стемнеет, идёт выгрузка техники, войск.
Скоро потеплеет, и Мирон переселится на чердак. Будет спать на сене под марлевым колпаком. Хорошая защита от комаров. Колпак оставил ему ветеринарный врач. У врача была фамилия — Умница. Звали его Тит Титович. В сорок втором он все лето жил на разъезде. Спал на сеновале. Вот тогда он и натянул на согнутые прутья лозы марлю, сделал защиту от комаров.
— Удобная штука. Когда уеду, оставлю тебе на память, — сказал он Мирону. Ветеринарный врач вместе с военными ездил по колхозам и подбирал для Красной Армии лошадей. Многочисленные табуны пригоняли военные на разъезд. Ночью подходили вагоны, и к рассвету эшелон с лошадьми мчался на Запад.
Иногда Тит Титович браковал лошадь. Не годна для армии. От ветврача пахло лекарствами и дёгтем. В петличках его гимнастёрки поблёскивал красный квадратик, на груди орден Красного Знамени. В гражданскую он служил в конной армии Будённого. Врач Умница был прекрасным наездником. Мог на скаку поднять с земли фуражку, спрыгнуть и снова вскочить в седло на полном галопе. Несколько раз он приглашал в какое-нибудь селение Мирона и Славу, давал им засёдланных лошадей и в дороге весело покрикивал: «Делай, как я!» Но он знал, что ребята не смогут джигитировать, они лишь наблюдали и восторгались его мастерством, и это подзадоривало его.
Военный ветеринар был очень занят делами. Уезжал в колхозы рано, а возвращался поздно. Но когда оставался на разъезде, для Мирона — праздник.
Однажды в жаркий день ветврач привёл во двор лесника жеребёнка. Он был оранжевого цвета, хвост и грива светло-жёлтые, как куриный желток. Мордочка маленькая. На лбу звёздочка белая. Так и назвали его
Звёздочкой. Прекрасный жеребёнок, послушный, ручной. Быстро привык к Мирону.
— Редкий случай, — сказал Тит Титович, — у матери-кобылицы нет молока, и она не признает дочь. А у меня кобылиц с жеребятами нет значит, надо самим кормить малышку. Я все время в разъездах. А ей нужна постоянная няня.
Дед Василий поначалу упрямился, не хотел брать, как он говорил, коняшку, забот с ней не оберёшься, но Мирон уговорил его, дал слово, что будет сам кормить и ухаживать.
Тит Титович рассказал Мирону, чем и как кормить Звёздочку. Сначала пойло, как называл Умница пищу жеребёнка, он готовил сам, а потом поручил Мирону. В большую литровую бутылку наливали разбавленное молоко и сыпали немного овсяной муки. Через месяц Звёздочка научилась пить из ведра. Постепенно научилась щипать траву, с аппетитом ела отруби и овёс. Росла быстро, на глазах.
От Мирона жеребёнок — ни на шаг. Куда Мирон, туда и Звёздочка. Бежит парнишка к озеру, она впереди, первая заходит в воду. Захочет есть — тычет мордочкой в ухо или заржёт тоненьким голосочком.
Через год военный ветеринар уехал на фронт. Звёздочка стала уже большая. Ела все, как взрослые лошади. Любила осиновые веточки, морковь, свёклу. Сено Мирон всегда кропил тёплой, чуть подсоленной водой, и лошадь ела охотно. Оранжевая шерсть вылиняла. Звёздочка стала светло-рыжая, как лисица. Хвост и грива светлые. Выпустит её Мирон погулять со двора и говорит: «На луг». Она идёт на луг недалеко от дома, и никуда больше. Придёт время, сама возвращается домой. А если забудется, не приходит до вечера, Мирон выходит на крылечко и свистит, как филин. Не было случая, чтобы Звёздочка не пришла на его свист. С полутора лет стали приучать её ходить под седлом и в лёгкой упряжке. Дедушка Василий сделал хорошие санки. Удивительно легко приучилась Звёздочка ко всему. И вскоре Мирон стал садиться в седло.
Взрослея, Звёздочка меньше требовала к себе внимания и нисколько не обременяла юного хозяина. У лесника были в достатке овощи, сена хватало, и Звёздочка обходилась без овса.
Удивительная лошадь. Не признавала конюшни. Только в дождь и зимой в метель уходила под навес. Днём и ночью — под открытым небом. В сильные морозы Мирон укрывал её шерстяным одеялом, оставленным ветеринарным врачом. Летом она паслась на лугу не спутанной, как другие лошади, и никого, кроме Мирона, не подпускала к себе близко. Даже лесник не мог поймать Звёздочку.
Весной сорок пятого она была уже взрослой, хорошо выезженной.
Вслед за официальным сообщением из штаба армии о гибели сына Василий Ефимов получил письмо от Маршала Советского Союза Малиновского. Родион Яковлевич писал, что война вырвала из боевых рядов Советской Армии славного командира, так нужного Родине, друзьям и, конечно, Мирону. Дедушка по-прежнему скрывал печальное известие от Мирона.
К полудню лесник возвратился, надел новый пиджак и заглянул к зенитчикам. Поздравил солдат и офицеров с победой и предложил посадить на делянке, где были спилены отжившие свой век деревья, кедровые саженцы.
Командир зенитной артиллерийской батареи одобрил предложение лесника и приказал немедленно построить зенитчиков. Он сказал, что в войне с фашистами погибло много советских людей, не вернулся с фронта и сын местного лесника генерал-майор Ефимов. Потом обратился к леснику:
— Скажите что-нибудь, дорогой товарищ Ефимов...
Василий Федорович по-солдатски чётко подошёл к командиру, повернулся к строю лицом.
— День сегодня необыкновенный, — заговорил он торжественно. — Ждали мы все, когда закончится война. И вот мы можем поздравить друг друга с великой победой. Нет ничего страшней войны. Сын мой Ефим сражался с первого часа, защищая Родину, и погиб в самом конце войны... Фашисты убили его жену — сноху мою. Война жестока, она уносит жизни миллионов людей. Тяжело мне, товарищи! Но я не чувствую себя одиноким. Хочу просить вас, товарищи воины, давайте посадим сегодня в память павших в боях с немецко-фашистскими захватчиками на этом месте кедровые саженцы...
Послышались голоса одобрения. Капитан подошёл к леснику и, сняв фуражку, поклонился, а потом поцеловал в мокрую от слез щеку и сказал тихо, но слышали все:
— Спасибо, отец. От всех живых и погибших...
Солдаты дружно сажали на делянке молодые кедры и возле каждого деревца ставили маленькие столбики с именем погибшего на войне отца или брата. Безымянных кедров было много. В центре делянки был посажен стройный и ветвистый кедр. И рядом на столбике надпись: «В память о генерал-майоре Е. В. Ефимове, погибшем в боях за Родину».
Сначала никто не обратил внимания на пришедшего Мирона, но когда он остановился возле кедра и стал читать написанное, солдаты и офицеры сняли головные уборы, замерли в скорбном молчании. К Мирону подошёл офицер.
— Мы тут вместо памятника отцу твоему живой кедр посадили... — сказал он. — Будем вместе ухаживать за ним. Вырастет, как вон тот кедр, под которым воины маршала Малиновского собирались, тогда можно мраморную доску прикрепить.
— Родион Яковлевич тогда ещё не был маршалом, — сдавленным голосом заговорил Мирон. — Давно это было...
Мирон присел, пригладил ладонью землю вокруг ствола кедра и сказал еле слышно:
— Рядом посажу берёзку и напишу: «мама»...
Мирон хотел ещё что-то сказать, горло перехватило, и все же он не заплакал.

 

 

🔥 НАГРАДА

На разъезд позвонили из Читы и передали, чтобы Мирон Ефимов прибыл на железнодорожный вокзал к военному коменданту.
Лесник встревожился:
— Возьми на всякий случай кусок хлеба и сала, мало ли что случится. Вдруг задержишься или пошлют куда-нибудь...
В назначенное время Мирон прибыл в комендатуру. Комендант усмехнулся:
— А мешок-то для чего? Сними с плеч, не в поход собрался. К генералу Морозову на приём вызывают.
И он повёл Мирона в конец платформы, потом по путям и остановился возле одинокого вагона в тупике, у которого стоял часовой с автоматом. Вагон был накрыт маскировочной сеткой. Окна зашторены.
Часовой пропустил только коменданта. Мирону указал на лавочку возле клена. Через несколько минут из двери высунулась голова в красной фуражке.
— Ефимов! Заходи!
Когда Мирон поднимался по приставленной к вагону лесенке, комендант шепнул:
— Представься командующему фронтом, как положено. Такой-то прибыл...
Мирон несколько лет жил в военных городках и как представляться знает, но зачем? Он ведь не солдат ещё.
В вагоне было как в комнате. Стол, на столе — телефоны. Из-за стола поднялся майор и сказал:
— Подожди. — Отодвинув занавеску, он кому-то доложил: — Прибыл!
— Заходи, Мирон! — послышался знакомый голос.
Придерживая зелёную портьеру, майор пропустил Мирона в просторный и светлый салон. В креслах сидели два генерала.
Как и сказал комендант, Мирон, не глядя на генералов, потому что не знал, кто из них главнее, представился:
— Ефимов прибыл по вашему вызову!
— Ну, вот вам и Ефимов младший, — сказал генерал, сидевший ближе к столу. — Вырос-то! А?
«Так это же Родион Яковлевич Малиновский!» — Мирон мгновенно узнал друга их семьи и чуть не бросился к нему. И тут же острая мысль: почему в кителе генерала? Он видел фотографию в газете: Малиновский в парадном маршальском мундире на трибуне Мавзолея. От неожиданности Мирон поперхнулся и даже закашлялся.
— Здравствуйте... Вот неожиданность... — робко сказал он.
Родион Яковлевич встал, подошёл к Мирону и сказал почти официально:
— Здравствуй, Мирон Ефимов! Мы вызвали тебя сюда не случайно. — Родион Яковлевич сделал паузу и взял со стола беленькую коробочку. — Очень важных «птиц» ты задержал. Опасные диверсанты. Военный совет фронта наградил тебя медалью «За боевые заслуги».
Малиновский вынул из коробочки медаль и прикрепил к серенькой рубашке Мирона. Потом губы его дрогнули, и он взял Мирона за плечи, прижал к себе, борясь с волнением, сказал:
— Садись, расскажи, как живёшь... Как дедушка Василий?
— Дедушка не знает, что вы здесь, а то бы приехал...
Малиновский налил воды, выпил глоток.
— Твоему отцу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Генерал, сидевший рядом в кресле, спросил хрипловатым уставшим голосом:
— Какие планы на будущее?
Мирон не ответил, растерялся. Посмотрел на Малиновского.
— Прекрасным боевым командиром был твой отец, — опять заговорил Родион Яковлевич. — Не дожил до победного салюта... Как много людей унесла война. Очень жаль. Но ты сильный, молодой. А вот Матвей Васильевич спрашивает, какие у тебя планы?
Малиновский не назвал фамилии генерала Захарова — начальника штаба фронта.
— В военное училище мечтаю поступить, — ответил Мирон. — Хочу быть танкистом, как и отец.
— Похвально, — сказал генерал Захаров. — Вид у тебя богатырский. А мне тут Родион Яковлевич говорил, что ты ещё маленький.
— Я не ожидал, что Мирон так возмужал, — оживился Малиновский. — А в сорок первом был вот таким. — Он указал, каким был тогда Мирон. — На велосипеде катался без седла. Едва доставал педали. А теперь вот — орёл.
— Такие нужны для военного училища, — опять заговорил генерал Захаров.
Малиновский положил руку на колено сидевшего рядом Мирона.
— Ну, что, Мирон, думаю, найдёшь верную дорогу в жизни. А будет туговато, приходи.
Принесли чай. Но Мирон не притронулся к чашке. В памяти промелькнули картины встреч с Родионом Яковлевичем до войны, мама, отец. В ту же минуту он вспомнил о Славе. И когда Родион Яковлевич спросил, нет ли каких просьб, сказал:
— Шпионов мы задержали вместе со Славой Котиным. Он теперь служит во Владивостоке... Его наградили?
Малиновский и Захаров переглянулись.
— Твоему другу медаль уже вручили, — сказал генерал Захаров и посмотрел на часы.
Малиновский тоже посмотрел на часы.
— Ну, до свидания. Передай привет дедушке. — Малиновский встал. — И никому ни слова, что ты разговаривал с маршалом Малиновским. Я теперь временно генерал-полковник Морозов. Будет время, загляну к вам.
Из Читы Мирона отвезли домой на легковом автомобиле. Ветер трепал волосы, колоколом надувал серую рубашку, медаль подрагивала, и её лёгкие толчки мерно отзывались в груди юного героя.
Водитель повертел зеркальце, чтобы видеть пассажира, и бросил взгляд на награду Мирона. Не стерпел и спросил:
— За что награждён?
— Задержали диверсантов, — ответил Мирон.
После ночного дежурства на разъезде Мирон спал на сеновале. Его разбудили знакомые голоса во дворе. Он сразу узнал: дед Василий разговаривал с Малиновским.
— Прекрасная лошадь! — восторгался Родион Яковлевич. — Я хотя и рос в городе, но лошадей с детства люблю. Умное и красивое животное.
Мирон выглянул в окошечко. Родион Яковлевич был в белой рубашке без галстука и в серых брюках.
В гражданской одежде видеть его было непривычно. Он показался как-то моложе и стройнее.
Малиновский увидел у забора ульи.
— Занимаетесь пчеловодством?
— Трудно зимой. Им сахарок для подкормки нужен, — посетовал дед Василий на житейские невзгоды.
Мирон соскочил с сеновала.
— Здравствуйте, Родион Яковлевич! — сказал он громко. — Что же вы в дом не заходите? У нас вяленая рыбка есть, сами ловили.
— Спасибо, спасибо, — пожал ему руку Малиновский. — Твой дедушка уже угостил меня и мёдом, и грибами, орехов насыпал. Спасибо. А мы вот Звёздочку твою смотрим. Хороша, превосходная верховая лошадь.
— Под седлом ходит отлично, — возгордился Мирон. — Буду проситься в действующую армию вместе со своей лошадью.
— Вот таким и отец был, — улыбнулся Малиновский. — Горячий. — Родион Яковлевич посмотрел на часы. — Ну, друзья мои, мне пора. До встречи. Рад, что с вами повидался и разъезд посмотрел. Давно здесь не был. Малиновский направился к машине, стоявшей у ворот. В ней сидел офицер и два автоматчика.
— Мечтаю приехать сюда на отдых, — сказал он. — Какие места чудесные...
Дед Василий долго смотрел вслед уходящей машине. Он положил руку на плечо Мирона, и внук чувствовал, как вздрагивают от волнения пальцы.
— ещё не высохли слезы на глазах отцов и матерей, а скоро опять воевать... — вздохнул лесник. — Хорошо бы, в последний раз.
Добровольца Мирона Ефимова зачислили в отдельный кавалерийский эскадрон и назначили старшим вагона, в котором стояли шесть лошадей вместе со Звёздочкой.
Дед Василий, не зная, что внук добился своего и призван досрочно, наказывал, как сдаст Мирон Звёздочку, скорее возвращаться домой. Но Ефимов младший решил по-своему: непременно побывать в боях, отомстить врагу за мать и отца.
В отдельный кавалерийский эскадрон он прибыл перед самой погрузкой в вагоны. Прибыл верхом на своей Звёздочке, ещё не одетый в военное обмундирование. В пути на первой же остановке в вагон заглянул командир кавалерийского эскадрона. Назвал Мирона по фамилии:
— Как дела, Ефимов?
— Ничего, — ответил Мирон.
— Как это ничего? А как нужно отвечать по уставу? А это что за лошадь? — спросил майор.
— Моя лично. Сам воспитал и дарю её части, — нашёлся Мирон. — Мы вместе с дедом дарим её.
— Спасибо! Хвалю. А теперь марш в последний вагон! Немедленно получить обмундирование и оружие.
Часа через три поезд опять остановился. Загнали в тупик. В вагон пришёл тот же майор с солдатом. Сначала Мирон подумал, что солдат такой же молодой, как и он, парнишка лет семнадцати, а оказалось, что солдат девушка. В брюках, сапоги со шпорами, только без сабли.
— Ну, красноармеец Ефимов, покажи твою красавицу моему боевому коноводу, — сказал майор. — Знакомьтесь: Женя Лунь. А это боец-доброволец Мирон Ефимов, хозяин Звёздочки.
Женя Лунь, как показалось Мирону, была своенравной. Из-под фуражки торчат светлые кудри... Расхаживает по вагону, заглядывает, есть ли сено в яслях. И носик морщит, словно принюхивается.
«Зачем они пришли? Только умыться помешали», — подумал Мирон. Он только что развязал вещевой мешок, в который старшина насовал ему запасное белье, портянки, полотенце, котелок, ложку, кружку, неприкосновенный запас продуктов — банка консервов, сухари. Даже мыло дал. Старшина сам уложил все в мешок защитного цвета, научил завязывать.
Майор и боец-девушка долго рассматривали Звёздочку.
— Не знаю, чего ты восторгался, — сказала Женя мимоходом, обращаясь к майору на «ты». — Лошадь в хомуте ходила, вот потёртости на шее.
Мирону девушка не понравилась. Воображает, словно что-то понимает в лошадях. Да и кто она такая?
Мирон ещё не знал, что Женя — дочь майора.
— Ну, чем тут восторгаться? — не умолкала Женя. — Звезда на лбу? Так это бывает, и не редко.
— Замечательная лошадь! Посмотри, какой постав ног. И я не восторгаюсь, товарищ Лунь, а оцениваю, — нарочито строго ответил майор. Боец Ефимов молодой, ещё не обучен, а ты прошла школу верховой езды, так что принимай лошадь, а Ефимов пойдёт пока в наш обоз...
— Нет, это, товарищ майор, не получится! — осмелился возразить Мирон. — В таком случае я сдаю вам лошадей и возвращаюсь в Читу. Я в обозе не буду!
— Это что ещё за условия! — прикрикнул командир эскадрона. — Стойте, как положено, когда говорите со старшим по званию. Идём, товарищ Лунь! Майор едва сошёл с подножки, как поезд дёрнул и стал набирать скорость. А Женя осталась в вагоне.
Командир успел прыгнуть на подножку следующего вагона. Поезд шёл без остановки долго. Первой заговорила Женя.
— Говорят, ты сын генерала? Отец с кем-то говорил о тебе по телефону в Чите.
— Какой отец? — не понял Мирон.
— Ну, майор Лунь — мой отец. И ты не совсем вольный казак. Хотя ты добровольно пришёл в Красную Армию, ты зачислен в наш эскадрон рядовым, ты теперь солдат.
Мирон долго молчал, вдумывался в услышанное, а потом спросил:
— А как же это: девчонка — и вдруг в кавалерии, да ещё коновод?
— Очень просто. — Женя присела на тюк сена, вздохнула. — Мы жили до войны в Ямполе. Потом война. Отец ушёл на фронт. А вскоре в город ворвались фашисты. Маму и брата убили... Я успела спрятаться в крапиве. Мне тогда было двенадцать лет. Всю крапивой обожгло, а я сидела и не шевелилась. Жила потом в деревне у бабушки. В сорок четвёртом Ямполь освободили. Полк, в котором служил отец, первым ворвался в Ямполь. Я как вцепилась в батю, так оторвать не могли. Говорю ему: «Что хочешь делай, а я с тобой!» Сначала была помощником повара, потом телефонисткой. Отца в конце войны сюда, на Дальний Восток, послали. И я с ним. Формировались возле Читы. Лошадей люблю. — Женя улыбнулась. — Ты сколько учился?
— Десятилетку закончил. А что?
— Значит, в два раза грамотнее меня, а ничего не понял, — сказала Женя. — Я почему твою Звёздочку корила?
— Откуда я знаю. Видно, не понравилась, — пожал плечами Мирон.
— Вот и не догадался, — опять улыбнулась Женя. — Чтобы отец не взял её у тебя. Я ведь знаю, что такое любимая лошадь. Боевой конь — верный друг воина.
Мирон не хотел говорить Жене, что его родители погибли, чего доброго, подумает, что жалуется, ищет сочувствия.
Но Женя уговорила его рассказать о себе.
— Я же тебе все рассказала...
Мирон долго смотрел на Женю. И все-все, что произошло с ним, рассказал новой знакомой.

 

 

🔥 ДЕВЯТОЕ АВГУСТА

Воинский эшелон прибыл в Читу в ясный полдень. Выходить из вагонов, как и на других станциях, не разрешалось. На кассах висели таблички: «Билеты все проданы».
В вагоне было жарко и душно, но открывать зашторенные окна на остановках также не разрешалось. Во всей пулемётной роте никто не был так взволнован, как сержант Котин. Здесь живёт сестра жены — Клавдия и его сын Слава. Не виделись давно. Уже в пути на Дальний Восток он получил письмо от Славы. Сын сообщал, что его вызывали в военкомат. Медицинская комиссия признала годным в Военно-Морской Флот. Отец не смог сообщить Славе, что будет проезжать Читу. Личному составу был объявлен приказ, запрещающий сообщать родным о перемещении воинской части.
Когда поезд подходил к Чите, сержант Котин обратился к командиру роты капитану Мякову с просьбой разрешить ему хотя бы позвонить с вокзала Клавдии на службу и спросить о сыне.
Командир понимал состояние воина-отца, но помочь ничем не мог.
— Если бы я и разрешил, то мой боевой сержант отстал бы от поезда... Глянь в окно, — сказал капитан.
Вагон раза два качнуло, и безлюдный перрон поплыл в обратную сторону. Поезд уже набирал скорость.
— Садись, — предложил капитан. — У меня тоже истосковалась душа по семье...
Котин присел на край постели.
— Я понимаю... — вздохнул он.
Разговорились. Мяков показал фотографию своих дочерей. Большеглазые голышки сидят в корыте. Обе светловолосые и похожи на отца.
— Тоже давно не видел, — сказал капитан. — Старшая уже в школу пошла.
Мяков до войны служил на Севере, воевал на Карельском фронте. В конце войны написал жене о скорой встрече в Тамбове, но неожиданно был получен приказ грузиться в вагоны.
У Котина не было фотографий. Все оставлено в Риге. Он достал из кармана старый блокнот и вытащил из него письмо из Москвы, в котором сообщалось о гибели его жены.
— Да, брат, стукнула по тебе война, — посочувствовал командир, прочитав письмо. — Но ты не сердись на меня. Не мог я отпустить тебя...
— А как вы думаете, товарищ капитан, — настороженно спросил сержант, — зачем нас перебрасывают сюда? Неужели будет война с Японией?
— Думаю, что не случайно здесь все это... — ответил Мяков, кивнув головой в окно. — Погляди.

 

1 | 2 | 3 | 4

 

 

 

НАШЕ ДОСЬЕ: АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ ЖАРИКОВ

АНДРЕЙ ЖАРИКОВ, писатель-баталист, ветеран Великой Отечественной войны.Родился 7 ноября 1921 года в селе Татаново Тамбовского района Тамбовской области, в семье лесника. Отец, Жариков Дмитрий Никитович, — участник Гражданской войны, служил в 25-й дивизии В.И. Чапаева разведчиком и гармонистом. Мать, Прасковья Павловна, — домохозяйка. Супруга, Жарикова Екатерина Васильевна, — врач. Дочь, Алла Андреевна, — инженер-полиграфист. Сын, Владимир Андреевич, — редактор издательства.
Андрей Жариков воспитывался в патриотическом духе. Уже в 10-м классе он был принят в Коммунистическую партию. Это был единственный случай в Тамбовской области, когда школьника приняли в партию.
После окончания средней школы в 1940 году поступил в Тамбовское артиллерийско-техническое училище, которое окончил досрочно, в первые дни Великой Отечественной войны. В воинском звании воентехник 2-го ранга (лейтенант) Андрей Жариков убыл на Ленинградский фронт на должность начальника артиллерийского снабжения 849-го артиллерийского полка. Через год он уже стал капитаном. В действующей армии непрерывно находился три года, был ранен в ногу и руку, но оставался в боевом строю.
В районе Синявино войска 2-й ударной армии сражались в окружении. А. Жариков пробился с боем в ночное время к окруженным войскам на двух тракторах с боеприпасами. Это значительно облегчило выход частей из окружения. Лично вывел из окружения до двух сотен (в основном раненых) солдат без потерь.
В январе 1943 года, в дни прорыва блокады Ленинграда, вел огонь из трофейных немецких пушек, подавляя огневые точки противника.
Со своим полком участвовал в освобождении городов Белгород, Харьков, Черкассы, Корсунь-Шевченковский, Умань, Бельцы и другие. С боями форсировал Днепр, Днестр, Южный Буг, Прут. На реку Прут А.Д. Жариков вышел в числе первых из воинов 52-й армии 2-го Украинского фронта. Вместе с товарищами, захватив паром, успешно форсировал Прут.
С августа 1944 года Андрей Жариков учился на курсах при Военной артиллерийской академии имени Ф.Э. Дзержинского. А в 1946 году он поступил на оперативно-штабной факультет Военной академии тыла и транспорта. Успешно окончив учебу, получил назначение в Генеральный штаб. В 1954 году ему поручили возглавить научную группу на испытательном атомном полигоне в районе Семипалатинска. Там Андрей Дмитриевич находился три года и был участником испытаний атомных и водородных бомб. При взрыве мощной водородной бомбы был, как и другие испытатели, контужен, потерял более 50% слуха.
Определяя уровень радиоактивного заражения в Абайском районе Семипалатинской области, Жариков обнаружил несколько буртов пшеницы, зараженной выше допустимой нормы. Он самостоятельно, не дожидаясь распоряжения командования, принял решение сжечь зерно. Были неприятности за «самовольное» решение, но удалось избавить людей от радиоактивного заражения.
Спустя годы за выполнение задания командования на атомном полигоне ветеран подразделений особого риска Андрей Дмитриевич Жариков был награждён орденом Мужества. Среди писателей России он первый кавалер этого ордена.
Ещё в военную пору Андрей Дмитриевич пытался заниматься литературным творчеством: писал стихи, пьесы для самодеятельных коллективов и очерки. Однако первая книга «Подвиги юных» вышла только в 1959 году в издательстве «Молодая гвардия». Затем почти каждый год издавались по одной-две книги для читателей дошкольного и школьного возраста: «Повесть о маленьком сержанте», «Смелые ребята», «Невидимки», «Беспризывники».
В 1976 году полковник А.Д. Жариков ушел в отставку и получил возможность вплотную заняться литературой. Он первым из писателей Советского Союза написал повести о полководце Г.К. Жукове «Солдатское сердце», о рождении и боевых действиях 2-й гвардейской армии «В землянках не гасли светильники», о разгроме Квантунской группировки армии Японии «Крушение «Кантокуэна».
На счету А.Д. Жарикова более трех десятков книг, сотни рассказов и очерков, опубликованных в журналах и газетах. Андрей Дмитриевич — лауреат премии имени А. Фадеева, К. Симонова, П. Васильева, удостоен диплома Комитета по печати. Он — член Союза писателей России и Союза журналистов, член Международной ассоциации писателей-баталистов и маринистов. А.Д. Жариков — член Совета писателей-ветеранов войны Московской писательской организации. Живет в Москве с 1949 года.
Так распорядилась история литературы, что в печати имеется только одна статья, написанная полководцем о писателе. Она принадлежит перу Маршала Советского Союза И.С. Конева и опубликована под заголовком «О писателе и воине — Андрее Жарикове» в журнале «Детская литература» в 1972 году, № 5. О творчестве писателя и его книгах издано немало статей, как профессиональных, так и популярных.
Есть у писателя книга «В бой ходили юные». В предисловии книги сказано, что Андрей Жариков передаёт свой гонорар за книгу детям Ташкента, пострадавшего от землетрясения. Несколько тысяч своих книг писатель подарил школам и детским библиотекам.
К 50-летию Победы в России открыто третье поле ратной славы нашей Отчизны — Прохоровское. А.Д. Жариков — участник боев под Прохоровкой — в период строительства мемориала написал более десяти статей и очерков о строительстве храма и брошюру «Заутреня на Прохоровском поле».
За боевые подвиги и безупречную службу Родине А.Д. Жариков награждён орденами Мужества и Отечественной войны I степени, тремя орденами Красной Звезды, орденом «Знак Почёта», многими медалями.
А.Д. Жариков имеет высокие разряды по стрельбе из пистолета и охотничьего ружья. Его увлечения — охота, рыбалка, чтение, игра на музыкальных инструментах.
Любимым занятием он считал сочинение коротких рассказов и сказок для детей.

    
  1. 5
  2. 4
  3. 3
  4. 2
  5. 1

(1 голос, в среднем: 5 из 5)

Материалы на тему